РИСУНКИ I

                                                                              РИСУНКИ

«…забудь о муках смерти! Добро пожаловать в мир моих мозгов!
Здесь очень Весело! Места хватит всем! Вы только осмотритесь: это мир юмора! Мир сладострастия! Мир Вечного Веселья и Беспечности. Здесь Вы забудете обо Всём! Но и узнаете много нового, истинно-святого!…
Оставьте позади прошлые скитания, безумные надежды, а главное – слёзы! Здесь не место рыдающим, не место отчаявшимся! Мы здесь, чтоб веселиться! Обретите же свежие мысли, свежие силы и Вещую Беззаботность! Просто шагните вниз и погрузитесь в сладостный, гнилой смрад протухших извилин. Бегите по ним, весело хохоча и подпрыгивая, но не оборачивайтесь! ПОЗАБУДЬТЕ ВСЁ, ЧТО НЕКОГДА СВЯЗЫВАЛО ВАС С БЕЗУМИЕМ, ПОРОЖДЁННЫМ СКУКОЙ! Только Здесь Вы обнаружите массу удивительного и увлекательного, а главное, никто не останется в стороне: СЧАСТЬЯ ХВАТИТ ВСЕМ!
Здесь всё, о чём вы мечтали, о чём могли мечтать и что даже не могли вообразить!
Лишь здесь вы сможете смело купаться в солёных от слёз счастья водоёмах, клубиться червями и витать свободой фантазии, ласкать обескровленные соски и беситься в агонии переполняющих удовольствий! Лететь на метле и кататься на Драконах! Погрузиться вглубь и оказаться снаружи! Раздвигать синие занавесы и качаться на виселицах! Испытать истинную боль и свято радоваться ей! Здесь Вам никто не помешает! ВАС НИКТО НЕ ПОТРЕВОЖИТ!
Это Мир Великих Идей, Великой Мысли, скрытой от насущного - маской слепого, искаженного!
Здесь Вы обретёте Новую Мораль, но не новую мольбу! Я жду вас!..»
Спешите.

                                                               .ОСКОЛОК ЧЕРЕПА.

Изнуренный, насквозь пропахший гарью и порохом бежал, не щадя ног своих, спасающийся Человек.
Он был жив, и, помня о том, наполнялся новой, могущественной силой надежды.
Человек был не один. Его объял чудесный Мир Воспоминаний.
Мир чистоты, к которой Он пытается вернуться…
Которую обязательно Познает вновь…
Его тело убрали синим и вспухшим спустя несколько месяцев, но на земле остался обреченный на вечное существование небольшой осколок затылочной кости черепа.
По осколку проползла не одна тысяча червей, обгладывая его, а маленькое углубление на добела отшлифованной годами поверхности – долго служило вместилищем для зимовки или же укрытием от дождя множеству мелких насекомых.
Осколок погружался вглубь, вымывался водами на поверхность… Путешествовал, перемещаясь в когтях птиц, и служил материалом в строительстве их гнезд. Наблюдал за тем, как растут и формируются милые и бездумно - дурашливые птенцы.
Он наблюдал за тем, как поднимается и опускается солнце, чувствовал, как едва проросшие травинки медленно приподнимают его и аккуратно переворачивают на другой бок, пытаясь занять свое должное место в прекрасной, но столь непродолжительной жизни.
И он был счастлив…
Ты наступил на него.
Кто-то наступит на тебя…
…ибо ты – Вечен!

                                                                              .НИЩАЯ.

Вот стоит по колено в снегу женщина средних лет.
Она облачена в серые нищенские лохмотья.
Женщина больше не чувствует ног. Если она сделает шаг, то непременно упадет.
Она стоит с широко распахнутыми мутными глазами и протянутой рукой.
Вокруг нее нет ни одной живой души.
Изорванные, отсыревшие шерстяные варежки не в силах спасти от всепронизывающих порывов холодного ветра онемевшие кисти.
Женщина не способна думать, в ее прогнившем разуме нет больше места воспоминаниям прекрасного, мыслям и надежде…
Есть лишь животный позыв голода.
Весь вчерашний день Я созерцал, как она, спотыкаясь, бродила за прохожими, отворачивающимися и делающими вид, будто вовсе не замечают ее, моля дать хоть немного денег или всего лишь кусок хлеба.
И теперь Я вижу эту нищую, Стоя в глубоких размышлениях прямо за ее спиной.
Этой ночью снова будет жуткий мороз, а несчастную бродягу никто не пустит согреться. Снег станет казаться ей теплым, она перестанет чувствовать холод и уложит свое дрянное, уставшее тело на том самом месте, где стоит сейчас, шатаясь от дрожи. Она с трудом прикроет непослушные обмерзшие веки, и на щеках появятся прозрачные, чистые хрусталики застывших слез.
Она с болью сомкнет посиневшие губы, тихо вздохнет и остынет.
Уходя, она не вспомнит ничего! Просто медленно шагнет в лишенную движений бездну вечного мрака, но на одно мгновенье он покажется ей благодатью…
Завтра мы снова встретимся здесь.
Я Буду Стоять на этом же месте, спокойно наблюдая за тем, как извлекут ее бледное тело, усыпанное маленькими звездочками белых невинных снежинок, из-под роскошного зимнего полотна, и, укутав в брезент, погрузят на носилки…
Жалость – ничтожество, умирающее вместе с Тобой, и воздающее поработившей холод жизни - Свет, каждое мгновенье все больше меркнущий, плавно переходя в кромешную тьму.

                                                                                        .СОН.

Во сне, таящем привычные очертания гнетущей действительности, я видел совершенно невообразимые вещи.
Во дворе детского сада под плотно овивающей вход-арку виноградной лозой какая-то лохматая бродячая собака прятала в сырую землю младенческие ушные раковины.
Я восторженно наблюдал за происходящим, и мысли мои были заняты решением следующих вопросов: когда она их вновь откопает, что же случится? Станет ли она их есть, когда в столь знойное лето всякие органические продукты так быстро теряют свежесть?
А что, если их отыщет другая собака?
А что, если их вообще никто никогда не найдет?


              .О СОСТРАДАНИИ И ПРОЧИХ СЛАБОСТЯХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ РИСУНКИ.


Я вижу удивительнейшие происшествия. Я стараюсь проникнуться их тайной и всякий раз, предпринимая какие-либо меры, спотыкаюсь о собственную слабость, живущую во мне от роду, выкармливаясь исключительно поэтическим восприятием обыкновенной, насущной реальности.
Я наблюдаю за торжественной процессией надругательства над совершенно недвижимым, сходным по своему состоянию с мертвечиной, телом молодой и вполне привлекательного вида женщины, предавшейся иным, грешным слабостям злоупотреблений. Мужчины один за другим вскарабкиваются на нее, и, оставляя после себя смрад грязного семени, покидают плоть милого созданья для короткого отдыха и бурных обсуждений о великолепии содеянного. Затем они возвращаются, и все повторяется вновь. Повторяется вечность.
В необыкновенно светлой и чистой для полета фантазии голове женщины творятся по истине неописуемые и восхитительно изящные действа. Она совершенно нагая пляшет средь высокой цветущей травы искристого в солнечных лучах поля, плещется в лучезарных райских водоемах... Кроме нее и целой вселенной гармоничного сочетания природных прелестей в этом совершенно реальном и ощущаемом мире никого больше не существует.
В далеком измерении несуществующего пространства из многократно травмируемого лона женщины тонко струится свежая, алая кровь вперемешку с маленькими комочками нежной ткани. Явь настолько всепоглощающа, что сну здесь просто нет места.
Нет и быть не может, ибо Она – есть совершенство. Я влюблен в Нее и готов кланяться ее Величию целую вечность. Она обрела правду.
Внутри нее, совершенно не гранича с миром великих идей, происходят еще более чудесные и такие простые в одно и тоже время вещи: в глубинах ее истощенного, но такого богатого тела уже зародилась новая, завидно беззаботная жизнь, физиологические процессы которой уже совершенно необычайным образом бушуют и с каждым мгновением все больше активизируются и усложняются.
В третьем, надежно выдуманном пространстве, в старом заброшенном ангаре на толстой веревке плавно качается из стороны в сторону тело семилетнего мальчика. Шея его была переломлена под весом собственного тела еще до того, как наступило удушье. Боли не было. Когтистые мерзкие пальцы ее приходилось терпеть раньше. Терпеть в сердце.
Хрупкое тело прекратило качаться и за считанные секунды остановилось, приняв застывший, скульптурный вид. Из оттопыренного кармана пыльных коротких брюк виднеется небольшой клочок бумаги, на котором криво начерчены причудливые буквы:
«пРастИ меня мамачька. Эта жызнь плахая».
Я наблюдаю за всем этим сквозь уродливую паутину тысячи раз переплетающихся карандашных и угольных линий, увечащих всякое представление об искренности создания моих безумных набросков и ликующих, вознося происшедшее в целомудренные облака всесильного блага, восторгов.



                                                                                      .ОКНО.

Огромная толпа безобразных людей, спотыкаясь, идет напролом.
Они сносят все, что попадается на их пути.
Облаченные в тесные, неудобные сюртуки, несут они тяжелое слово божье, обжигающее их тощие руки, будто жаркий уголь, во всегда отворенное окно мира иллюзорной яви. Их глаза, рот и уши заменяют сквозные отверстия, в которых царит холодный и всегда шумный ветер.
Точно в сердце урагана, качаются они из стороны в сторону, то и дело падая, расшибая свои сурово сморщенные лбы, но поднимаясь вновь и далее неустанно бредя к осуществлению своей безумной цели.
Смотри на них и ликуй! Ты можешь узреть свое счастье даже в элементарном презрении к ним!


                                                                          .ЦВЕТЫ.

Утренняя заря освещает появившиеся за ночь следы чьих-то крупных подошв.
Следы ведут вдаль по свежевспаханному полю к утрамбованной лопатой гладкой площадке. Здесь нет стремящейся к солнечному свету, тихо молящей о выживании в порывах теплого весеннего ветерка, освободившейся от подземной мглы хрупкой, невинной зелени…
Всмотрись же в глубь!..
Ты найдешь здесь двух маленьких белокурых девочек, руки которых жадно хватаются в безумной истерике за черную рыхлую почву, пропитанную потом усталости.
Бурые от запекшейся крови пустые глазницы, лишенные подопечных своих – яснее Вырезанных отражают полную сущность всепоглощающей боли…
…и страха, исказившего их прекрасные, молящие о пощаде лица.
Будто рукой Великого Художника истерзанные тела сестер обдают здесь темный мир плавно гаснущим в пожирающей сияния разума ликующей тиши сверканием крохотных звёздочек покоя…
Научись же отличать неживые цветы от мертвых, отмерших цветов, и не познаешь ты вовек их тусклой, мерзкой сущности натуры!


                                                                       .ХУДОЖНИК.

…цепко держась за стальную решетку шершавыми тонкими пальцами, издавая нечленораздельные звуки, сидел в безвыходной, тесной клетке сознания слепой художник, создавая великолепные картины.
В глазницах старика клубились черви, а в голове извилины царапались колкими лапками омерзительных тараканов. Но не те, ни другие не смели омрачать светлую мечту создателя…
Поэт! Твой век короток! Не возьмут свой верх над мертвою душой прижизненные крики боли!..



                                                                                   .ПЁС.

На снегу лежала молодая женщина с закрытыми глазами, едва слышно посапывая. Рядом с женщиной вертелся крупный черный пес с громадными челюстями, с которых плавно сползали мутные студенистые слюни.
Пес лизнул правую руку женщины, и та, быстро заерзав на снегу, стала возбужденно вздыхать, вздымая пышную грудь к невинно-тусклому зимнему небу.
Пес отбежал от руки и, усевшись на задние лапы, принялся облизывать лоб и глаза лежащей на спине красавицы, покрывая лицо толстым слоем смрадной, разящей тухлым мясом, пены.
Женщина возбужденно крутилась на одном месте, руки её яро сжимали собственную грудь. Она стонала в агонии греха, целиком погрузившись в прекрасный мир мрачного сладострастия…
Пес, торжественно виляя хвостом, просунул между раскинутыми в стороны ногами морду, и принялся ласкать языком ткань плотных колгот, так тесно прилегающих к самому чувственному месту его покровительницы.
Женщина орала в экстазе, щипала себя за соски, подбрасывала бедра навстречу губительному искушению…
Пес снова поднялся на лапы и, подойдя к левому локтю женщины, мощными клыками молниеносно вырвал всю ее руку. Раздался хруст костей и треск рвущейся плоти. Снег оросился темно-красным фонтаном горячей крови…
Женщина продолжала стонать, а падающие на лицо брызги вознесли разум на самую вершину безумного блаженства!
Из пасти пса струились смешанные с кровью и клочьями кожи ручьи алой зловонной жидкости.
Вырвав вторую руку, пес громко взвыл и ринулся к святейшему из мест.
Он ловко подскочил к ногам, и те распахнулись пред ним, подобно вратам. Окровавленный рот женщины ненасытно клокотал в триумфе оргазма…
Глаза пса засверкали неживым блеском, наткнувшись на мелкие складочки, покрытые легким налетом вязкой слюны…
В мгновенье морда пса ринулась вперед и враз выдернула все детородные органы вместе с тазовыми костями и клубком лениво выползающих из чрева черных смрадных кишок…
Как позже оказалось, Пес тот был болен бешенством, а Женщина никогда не была Его хозяйкой.

                                                                               .ХРАМ.

Слишком часто вижу я разрушенный годами античный храм, камни которого укрыты одеялом изо мха и великолепного лишайника, а зияющие щели, ведущие в самые невообразимо мрачные и мертвые глубины, вгрызаются в душу с прекрасной хищностью несказанной добродетели.
Я каждой частицей своего бездонного сознания, облаченного в сумеречно-серый саван холодного бреда, улавливаю тонкий и любовно теплый зов, несущийся из недр этого древнего, мудрого строения.
Искаженный, но не лишенный былой привлекательности и строгости стиль данной конструкции, создатель которой – тысячелетия, притягивает меня точно магнит...
Однажды я войду в этот храм и услышу за своей спиной едва слышные шаги приближающегося конца. Я стану молча плакать. Он будет любоваться мной и весело шутить.


                                                                              .ФЕРМА.

В глуби бескрайнего непроходимого леса, сообщающегося с цивилизованным миром лишь посредством воздушной транспортировки ресурсов, располагается гигантская по своим масштабам ферма служащая разведению и выращиванию полулюдей. Морфологически этот вид имеет полное сходство с Homo sapiens, однако, генетическая трансформация лишает данного объекта главных эволюционно сложившихся особенностей, а именно – мышления, памяти и речи, которые собственно и отличают главным образом человека от животного.
Живут полулюди совершенно разные по возрасту и телосложению в просторных вольерах на свежем воздухе и питаются исключительно растительной пищей, в которую то и дело добавляются различные комбикорма и стабилизаторы. Нужно отметить, что полулюди весьма плодовиты, и каждая полуженщина способна за один год принести, как минимум, два ребенка. Благодаря коллективности и полному отсутствию враждебности среди особей одной колонии число полулюдей возрастает до огромных величин.
Доктора-специалисты еженедельно обследуют каждую особь, хотя, благодаря врожденной стойкости иммунной системы и изоляции от цивилизованного мира данного вида, вспышек каких-либо инфекционных заболеваний за долгие годы существования фермы не возникало.
К ферме примыкает столь же немалый по размерам цех. В цеху обязательно еженедельное купание полулюдей; здесь же происходит их убой с помощью электрического тока, дабы избежать механических повреждений тканей и органов, а так же для более быстрого и тихого способа умертвления.
В зависимости от выполняемости заказа организаций общественного питания в цеху ежедневно гибнет около тысячи полулюдей различного возраста и массы, что в свою очередь зависит от того, на какой тип готового продукта оформлен заказ. Мясо полулюдей по вкусовым качествам не сравнимо с другими, а значит, стоимость его во много раз превышает мясные изделия из рогатого и прочего скота.
Приготовленные и расфасованные консервы, а так же другие мясные продукты (все различные зельцы, вяленки, вырезки, рулеты, колбаски, мозги, сало) с помощью воздушного транспорта в кратчайшие сроки доставляются в наш шумный мир и занимают свои должные места на прилавках магазинов с незатейливыми названиями: «Сердце рубленное», «Щековина Рождественская прессованная», «Рубец Аппетитный», «Суджук», «Руляда Слоеная копчено – вареная Изысканная», «Закуска Лето», «Колбаски Охотничьи», «Потроха», «Консерва Тушка Молодецкая», «Ветчина Сочная Неповторимая», «Балык Девичий», «Хребет в шпике», «Ребрышки Копченые Барские», «Колбаса Кровяная Любительская»...



                                                          .ОБРЕТЕНИЕ ПРАВДЫ.

Во сне одном я понял все! И сердце вдруг остановилось... Внезапно в нем переполняющие душу радость, и невзгоды воедино слились. Я искупился в небесах, затем был взорван о седые скалы, и презирающих меня врагов свирепые оскалы в последний раз сплясали на слепых глазах.
Я, исчерпав все мертвое, гниющее во мне – швырнул дрянную плоть на иглы тьмы коварной, и, как ребенок, неустанно верчусь и плачу, и смеюсь в своем кошмарном сне.
Кипя от неприязни к самому себе, ногтями раздирая слипшиеся веки, поверил в истину зловещую навеки: Я УТРАТИЛ РАССУДОК.



                                                                 .ВОЛЧИЦА В ТРАВЕ.

В густой траве, забрызганной каплями свежей алой крови, Я нашел умирающую волчицу.
Шерсть на боку превратилась в кровавую кашу, среди которой багровело широкое пулевое отверстие.
Я сел на корточки, и склонившись над волчицей, Взял в свою ладонь ее хрупкую лапу. Несчастная, она дрожала всем телом, и Я чувствовал это…
Умные, проницательные, но не лишенные предсмертной грусти глаза ее смотрели на Меня.
Соски бедного зверя были набухшими и твердыми от возбуждения. Я не удержался и легонько коснулся одного из них.
Волчица едва слышно заскулила:
«О, если б я могла вспять время повернуть!..
Чтоб вновь продолжить свой беспечный жизни путь…
Я так хотела б обрести Любовь!
Влеченья жар… Вскипающую кровь…
Я так хочу вновь насладиться Властью,
Рожденной той порочной Страстью,
Что пожирала разум мой…
О, как хочу я испытать ту близость!..
Внимать ворчанью избранного мной…
Хочу вновь ощутить блаженство и игривость,
Коими я жила пред роковой порой…»
Волчица замолкла.
Еще одна пуля размозжила ей затылок, осыпав Меня кусочками влажных черепных костей.
Я зарыдал над телом милого созданья, и слезы Мои падали на густую серую шерсть…
При Мне глаза волчицы приобрели безжизненный блеск искореженных временем зеркал.
Преодолев содрогания моего взбудораженного тела, Я с большим трудом просунул свой палец во все еще живую и теплую вагину.
Нет…
Ничего ей не хотелось!



                                                                       .ВЕК СЛАБОСТИ.

Стемнело.
И снова звезды, манящие в свои безмерные объятия, непринужденно заплели черное полотно небес светлой беззаботной сетью.
Прогнивший дощатый пол заскрипел под нежными молодыми ступнями, поднимая в затхлый воздух, пропитанный запахом плесени и отсыревшей корицы, облака сверкающей в лунном свете искристой пыли.
Девушка, шатаясь, отошла от кровати и села за стол.
По худощавому лицу быстро бежали невидимые слезы.
Она молча плакала, не издавая ни звука, а онемевшие от голода пальцы из последних сил сжимали грязный платок…
О, Великая мученица! Она съела потроха своей мертвой матери и теперь подохнет от туберкулеза!..


                                                        .ВЛЮБЛЕННЫЙ В СМЕРТЬ.

Совершенно нагой, с печатью неизлечимой болезни на лице, шел Влюбленный В Смерть по тонкому льду бескрайнего Сумеречного Озера, не страшась мест, где вода уже вышла на поверхность ледяной корки.
Он переходил это озеро уже трижды, совершенно в разных местах, потеряв целых четыре года, так и не отыскав свою Возлюбленную.
Иногда он приседал, иногда ложился прямо на лед, широко открытыми глазами вглядываясь в ничтожное одетое в бледный саван, сотканный из мрачных туч, небо.
Он видит, как маленькая бабочка кружится над его головой, борясь пластичными упругими крыльями с порывами еще зимнего, леденящего ветра; чувствует, как она садится на его макушку, аккуратно и очень щекотно заползает в его ноздри, то и дело выбирается обратно… а затем, ныряет в пустоту.
Он смеется, поет ей странную песню озябшими губами, и она возвращается вновь.
Но он не смеет придаваться отдыху надолго и, снова встав на ноги, усталой, качающейся походкой бредет вдаль.
Бабочка появляется вновь. Он ей улыбается. Она исчезает. Он продолжает смотреть вперед.
Их чистая и святая любовь становится главным источником столь нелепого, но беззаботного существования. Он забывает о цели, не думает о последствиях. Он ложится на лед, закрывает глаза и погружается в новую Любовь.
И тут происходят невероятные чудеса: он точно на глазах начинает уменьшаться в размерах, пока не становится таким же крохотным, как бабочка.
Он замечает, что с большим трудом удерживается на громадной и очень скользкой Крошке тающего льда, балансируя руками в надежде удержать равновесие. Он кричит в ужасе, взывая к бабочке, и она появляется!
Он хватается за нее, и они кружатся! Они падают и взлетают! Они лишь одни в этом прекрасном мире, и кроме них больше ничего не существует, даже Самой Смерти.
Бабочка! Он!
Их экстаз достигает наивысшего пика, они буквально захлебываются в омуте переполняющих душу желаний. Они едины…
Их неописуемая, но такая земная похоть, берет верх над всем...
Бабочка стонет в его объятиях, он нежно ласкает ее, трепеща от страсти, и они сливаются воедино, объятые пламенной похотью, не имея ни малейшей возможности на освобождение, которым так часто зовется Смерть.

                                                                        .УТОПЛЕННАЯ.

Сиплое кряхтенье утопленницы с вздувшейся багряной плотью предостерегающе сообщило мне о дурном исходе любовного забытья. Седые глаза сверкали неописуемо зловеще: в них читалась тяжесть томных мучений и горечь жизненного опыта. Чудовищный оскал ровных, но безобразно неухоженных зубов впивался в мое сознание с невыносимой колкостью.
Я поцеловал ее в мягкую, будто желе, шею, и мое обоняние ностальгически возрадовалось резкому кисло-сладкому запаху пота.
Я благословил это тело и опустил его обратно, на мягкое илистое дно, словно нежной периной покрытое плотным посадом светло-зеленых водорослей и тины.
Тут на ум мне пришло одно детское стихотворенье, и я машинально стал шептать его, чувствуя себя при этом странным, нелепым священником:
«..Любовь творит Чудеса:
В глазу застыла слеза...
Палец хрупкий лежит на курке...
Безвольное тело в реке...
Горький плач средь тихой ночи...
Закрыта заслонка жаркой печи...
Вскрытые вены...
Все в липкой крови...
Не правда ли много Чудес у любви?!..»


                                                             .ОБЯЗАТЕЛЬНЫЙ РЕМОНТ.

Можно гордится собой до смерти, если в нужный момент смог не только остановиться в восприятии суждений, но и заново пересмотреть все сложившееся, распознать и расплести клуб спутанных нитей собственного абсурда, после чего произвести полный, заведомо обязательный косметический ремонт сознания.
К такому ремонту прибегал и я в момент, когда рассудок дал крен, а разум покачнулся, будто хрупкое деревце в непогоду.
Я долго смотрел на отвратительный слизкий комок кровавого месива, на ощупь сильно напоминающего свежую мясную вырезку.
Комок был поднят мною в ванной (он заслонил собой отверстие слива) с целью выбрасывания в мусорное ведро. Но пальцы, по которым легонько струилась подкрашенная кровью вода, вдруг задрожали и невольно подтянули комок ко рту. Я проглотил его одним махом, и мою ротовую полость наполнил тошнотворный вкус растленной плоти.
Умывшись, я стал заставлять себя забыть о происшедшем. Но полного ремонта так и не произошло, ибо в силу своих рационалистических соображений я всегда считал, что неизбежное не должно страшить человека, и бежать от себя самого также не имеет смысла. Я не смог выбросить тело моего неродившегося ребенка в урну и сим горжусь.



                                                                                  .ТОПОР.

Противореча собственным принципам предназначения, веселится ржавое острие топора в жиденьких волосках очаровательного младенца.
Небрежной, грубой рукой умалишенного рождается на свет очередная гибель. Фантастический экстаз покрывает теплой винной сладостью раскрошившийся под тяжестью идиотизма рассудок.
Невозможно устоять пред жесткостью и разнузданностью собственных страстей, возведенных в ранг святейших на земле.
Невозможно быть всего лишь забытым письмом, обреченным на вечные скитания в поисках адресата.
Твори, что должен, и тебе непременно воздастся!




                                                                 .КУКОЛЬНЫЙ ДОМИК.

В большом красивом доме живет молодая пара, влюбленная друг в друга до умопомрачения. Они просыпаются каждое утро в мягких постелях роскошных апартаментов и придаются любви. Затем, сытно позавтракав, они удаляются по делам, однако каждый из них не забывает о своей второй половинке ни на миг, постоянно стремясь увидеться вновь. Они грустят и скучают, разлучившись всего на час.
Он часто ходит на охоту, приносит в дом молодых глухарей и перепелов. Она встречает его всякий раз у порога, говорит ему нежные слова и целует в губы.
Они любят говорить: им всегда интересно быть вместе, и рассуждения их о насущном и Великом не имеют конца. Им нравится дурачиться и делать вид, будто они ссорятся и ненавидят друг друга, хотя всякий раз после этого вновь падают в тесные любовные объятья.
Но вот, даже столь счастливую обитель не миновала беда. Он стал часто не бывать дома, скрываясь с молодой красивой женщиной. Он возвращается в дом запоздно, надеясь, что супруга спит. Однако она все равно встречает его, правда, теперь уже со слезами на глазах. Она просит его во всем ей признаться, дать хоть какое-то объяснение столь резким переменам в поведении, но он устало поднимается вверх по винтовой лестнице, не проронив ни слова.
Она страдает днем и ночью, ее изможденный вид может тронуть до глубины души даже самого жесткого человека.
Но страсть к новым, неизведанным прелестям быстро проходит, и вот, он с букетом прекрасных цветов стоит пред ней на коленях, прося прощения.
Она прощает его, и их просторное жилище вновь наполняется светом. Они живут так же счастливо, как и раньше, засыпая и просыпаясь в одной, согретой теплом их влюбленных сердец постели.
Так непринужденны и одухотворенны объятия кукол в тонких бледных пальчиках маленькой девочки. Так счастливо и лучезарно ее лицо.


                                    .ПРЕКРАСНОЕ НАЧАЛО НЕКАЗИСТОГО КОНЦА.

Сколько раз я пытался согласовать между собой анализируемые мною идеи мира сего, столько же раз бился, будто слепой, в непреодолимую стену собственного рассудка, который, словно парализованный, то и дело становится безвольным арестантом складывающихся обстоятельств.
Всю свою сознательную жизнь я был узником так называемого сумеречного измерения, в котором всякая изящность окружающей среды только удваивается. Именно так я научился видеть удивительное и прекрасное практически во всем, что, так или иначе, существует.
Однако есть одно причудливое и странное обстоятельство, которое смешит меня и развлекает даже в самые трудные годины бытия. Это низкорослый и на редкость психованный человечек, который, как я заметил, очень любит питаться вареной кукурузой.
Когда он злится, я просто разрываюсь на куски от хохота. Он начинает оскаливать кривые желтые зубы и дико вопить, а я в свою очередь – еще громче смеяться. Тогда он приступает к срыванию густых русых волос со своего отвратительно неровного черепа и швыряет в меня обглоданными початками. Но мы миримся и продолжаем жить в прежнем режиме.


                                                                  .ВЗРЫВНАЯ ГОЛОВА.

Чудовище, свирепо скребущееся за моей дверью…
Я твердо знаю, Оно там. Его хищные глаза сверлят мой рассудок.
Идет трещина.
Скоро все развалится на куски.
Не ясно, где же тогда буду Я.
Чем тогда буду.
Отвратительно черный неживой женский сосок плавно выкатывается из зоркого ока моей всевидящей Сумеречной Вселенной!
Здесь миг – за три.
Здесь бескостная, взорвавшаяся как перезрелый арбуз, голова молодой матери, будто гнилой пень, таит в себе самые чудовищные узоры невообразимого ранее бытия.
Зародыш, чье призвание – умалишенность, освобождается.
Он глядит на меня своей больной, жаждущей мщения уродливой физиономией, кроющей в себе верную гибель и полное отсутствие здравого смысла.


                                                                            .НАХОДКА.

Ранней весной я гулял по необыкновенно красочному для столь неприятной поры года лиственному лесу и вдруг споткнулся о темную примерзшую к по-зимнему жесткой, не успевшей отогреться земле, обожженную человеческую руку. Она выглядела так нелепо, что просто заставила(!) меня усмехнуться. Я долго вертел ее в руках, не представляя, как она могла здесь оказаться.
Пальцы руки были невероятно скрючены, кончики же их совершенно обуглились, и я без лишнего труда смог отломить один из них.
Ладонь же была светлой, и насколько это возможно, нежной.
Я решил, что рука принадлежит женщине.
Остальная часть руки была покрыта черной, искореженной вздутиями, но в тоже время тонкой корочкой, и я, поскребя по ней ногтем указательного пальца, смог содрать небольшой ее фрагмент. Под отвратительной обуглившейся кожей показались совершенно живые по внешнему виду мутно-розовые, застывшие в алмазах замерзшей воды, ткани.
Больше всего меня поразило следующие: рука заканчивалась в области бицепса, и что совершенно очевидно, была отделена от тела каким-то очень острым режущим предметом.
Что же произошло с этой рукой? Что делает она здесь? Что испытывал (а) ее владелец (а)? Каким мукам, и в какой последовательности, он (а) был (а) подвержен (а)?
Я огляделся по сторонам и решил задержаться в этом лесу.
Мне просто необходимо найти еще хотя бы ногу!


                                                                 .ДЕРЖАСЬ ХВОСТА.

В разгаре жаркого лета две бездомные собаки, вывалив свои отвратительные слюнявые языки, сломя голову перебегали через дорогу.
Заботливая мать бежала впереди, дочь же, держась материнского хвоста, успешно поспевала следом.
Спустя мгновенье несущийся на бешеной скорости грузовой автомобиль, сбивает материнское чадо. Собака, не успев даже взвизгнуть (как это часто бывает), на правом боку, срывая об асфальт кожу и оставляя за собой кровавую полосу вместе с клочьями рыжей шерсти, бьется об бордюр, размазывает по нему свои никчемные мозги, несколько раз конвульсивно трясет задней ногой и замирает навеки.
Мать же, перебравшись через дорогу невредимой, некоторое время угрюмо глядит на обездвиженное мертвое тело своего преданного дитя, еще так недавно совершенно неразлучного с ней.
Вот как трагична и смешна, Твоя Не жизнь, Слепой Поэт!



                                                       .ТЕАТР НЕБЛАГОРАЗУМИЯ.

Скоро начнется представление. Хмурые актеры вновь облачились в свои причудливые наряды. Конферансье нервно почесывает плешивую макушку и огрызается в ответ на многочисленные, звучащие совершенно искренне, успокаивающие возгласы добродушных артистов.
Творец же, будто одержимый, мечется по сцене.
Он кричит на музыкантов, обвиняет их в халатности и пренебрежении к искусству. Те смущенно опускают головы и стыдливо извиняются.
Но вот пришло время выступлений. Толпы представительных, одетых с иголочки зрителей спешно садятся на свои места и нетерпеливо ждут, когда же начнется долгожданное представление.
Выходит конферансье. Он громко цитирует удивительное стихотворение, поражающее своим невероятно чудесным слогом, приходящимся по нраву даже самому своенравному слушателю. Затем он кланяется и уходит прочь.
На сцене появляются актеры. Их маски настолько отвратительны, что одним своим видом вызывают приступы неудержимой рвоты. Зрители хватают друг друга за волосы и вечерние костюмы, весь зал наполняется истошными криками и надрывистым пронизывающим пространство истеричным хохотом.
Но вот совершенно другой, чужой для окружающей реальности звук внезапно заглушает зрительские эмоции. Это флейта! (или нет) За ней последовали другие инструменты, будто визжа и носясь по залу, срубая человеческие головы, лишая сознания, срывая с рассудка и унося за собой, в непреодолимые пропасти чудовищной какофонии.
Теперь актеры срывают свои мерзкие маски и предстают пред зрителями в ином, человеческом обличии: это великолепнейшие по природе своей женщины. Их восторженные лица источают невероятное сияние, они плачут и смеются одновременно, полыхая огнем в глубоких просторах невообразимого триумфа.
Но публика теперь не обращает на происходящее никакого внимания. Люди бьются в судорогах, отгрызают друг другу уши и выдавливают глаза...
Никто так и не заметил самого Творца, который неспешно, легкой походкой вышел на край сцены и лениво поклонился. Его невероятно открытое и доброе лицо сияет от счастья и удовлетворения.
Музыка вдруг превратилась в настолько сильный и пронзительный гул, что все посетители, наконец, замерли и, не скрывая на своих до сих пор изумленных лицах восхищения, плавно сползли на пол.
Зал будто опустел.
Актеры еще несколько минут молча простояли, не шевелясь, а затем стали угрюмо расходиться кто куда.


                                                           .ИЗЯЩНЫЙ СКУЛЬПТОР.

Я загорелся непреодолимым желанием познакомиться с Ним, когда еще впервые имел честь одним глазком оценить характер Его столь необычного и непревзойденного по своему изяществу творения:
Опираясь тазовыми костями о пенек на опушке леса, сидел не до конца обглоданный падальщиками скелет молодой девицы. Ее с костями вырванные руки присоединялись к обрубкам бедер. Ступни же ног придерживали голову, без шейных позвонков возлегающую прямо на ключицах. Ее груди, как ни странно, были крупны и почему-то мумифицированы. Они свисали двумя сморщенными булыжниками, касаясь впалого живота.
Лица не было видно, а редкие, еще крепящиеся к голому черепу, мозаично покрытому вздутой плотью, длинные русые волосы прямыми локонами ложились на костяшки пальцев ног, которые, будто расческа, их равномерно распределяли. Остальная же копна возлегала на упершихся в мох прекрасных кистях, несущих стройные, но морщинистые пальцы.
Мудрец! Рожден не зря ты тем, кем создан должен был быть непременно!



                                                              .ЛЕГЕНДА О ТАРАКАНАХ.

В далеком прошлом гуляли однажды два короля по осеннему купающемуся в золоте собственной листвы лесу.
Они смеялись подобно детям, радостно вспоминая былые времена.
Они громко хлопали друг друга по плечам, всем своим видом выражая верную дружбу и безмерную преданность.
Но совершенно внезапно беспечность их бесследно исчезла, а лица исказились багровыми масками гнева.
Один король взмахнул тяжелым молотком над головой другого и с хрустом проломил ему череп; тот отвратительно взвизгнул и, конвульсивно содрогаясь, повалился на спину. Глаза уже мертвого короля продолжали судорожно моргать.
На мгновенье король пожалел о содеянном, но, взяв себя в руки, тяжко вздохнул и звучно сплюнул на заливаемое кровью лицо мертвого товарища.
Мертвец улыбнулся. Его странная улыбка несла в себе умиротворение.
Убийца заорал в ужасе и помчался по лесу сломя голову, то и дело, спотыкаясь и опрометчиво врезаясь в могучие стволы вековых деревьев.
Из проломленного черепа мертвого короля выбежал мерзкий таракан. За ним последовал еще один.... и еще... и еще... Когда число высвободившихся насекомых возросло до несчитаных величин, и последний таракан покинул свое в недавнем прошлом уютное жилище, огромная свора их, киша и подбрасывая в воздух отмершую листву, помчалась по свежим следам за убийцей хозяина.
Изнеможенного усталостью настигли они его и поселились в измученной голове на долгие, долгие годы.
Теперь эти тараканы и их успешно выращенное потомство, прижившись, населяют наши покорные головы, где вырастают до гигантских размеров, питаясь святыми идеями, но засоряя при этом извилины депрессивным отчаяньем и лютой ненавистью.



                                                                             .ОЧЕРЕДЬ.

Дико вереща, летит с большой высоты тело молодого человека. Его омывает теплый ливень, а весенняя свежесть будоражит память ностальгическими воспоминаниями. Точно пикирующая с невероятной ловкостью птица, разрывает он широко раскинутыми руками воздух, который, будто рассерженный, хлещет его по лицу и громко шелестит в чутких ушах, заглушая даже столь истошный вопль.
Однако теперь этот вопль несет в себе радость обретенной свободы, долгожданное избавление от гнетущих тревог: он представляет собой восторг от чудесных воспоминаний о детской невинности и чистоте умозаключений, о восхитительной истоме любовного лобзанья, о забытьи, когда оно еще таило в себе хоть какое то удовлетворение.
Затем происходит взрыв. Неприятного вида содержимое головной коробки с треском освобождается и покрывает асфальт причудливым неравномерно ложащимся узором.
Толпа зевак, изуродованных нескрываемым отвращением, еще некоторое время хранит молчание, а затем начинает с надрывом обсуждать происшедшее на их глазах.
Я, наблюдая за этим, ясно слышу чей-то строгий, но утомленный голос:
                                                                         Следующий!..

                                                           .САКРАЛЬНЫЙ СОЗИДАТЕЛЬ.

В аду я встретил недавно прибывших детей. Они осчастливили меня звонким визгом и торжественными плясками.
Они по-детски бездумно придуривались, тараторили невесть-что и подшучивали над беспомощными старцами, которые, однако, хоть и делали озлобленный вид, были так же рады этим неугомонным ребятишкам, принесшим в Царство Тьмы своими выходками огромный заряд святой энергетики и заветную беспечность.
Детишки, устав дурачится, присели и, точно не ведая, где находятся сейчас, стали завидно тешиться со своими еще не развившимися гениталиями.
Девочки стонали, как взрослые женщины, а мальчишки, краснея, пыхтели над их нежными задами.
О, Дух Разврата! Мы Твои - покорнейшие слуги, что сторонятся Вакханалий и Грязных Дам услуги, лишь по ночам в тиши тая призванье тех истом, что провожали человека, изгнав из рая вон!..


                                                        .ВДОХНОВЛЯЯСЬ ВАГНЕРОМ.

Просторечие, как мелодия нескрываемой трагичности, как слезная скрипка, как унылый контрабас, всегда будет править внутри нас приказом неисчерпаемого долга.
Линия судьбы немного смещается на младенческой ладони, вдумчивость сеет зерна морщин на идеально ровной коже, неповторимость неожиданностей серебрит волосы, а любовная игра инструментальной вкрадчивости лихо подчиняет своей воле и безвозвратно движется во мглу, где каждый сам себе владыка.
Оружие кладется в руки.


                                                                                   .ЛЕД.

Под тонкой коркой рифленого недавно взявшегося, слегка укрытого пушистым снежком, речного льда виднеется размытый силуэт небритого мужчины. Распахнутые глаза его таят в себе испуг и озадаченность.
Теченье несет его могучее тело, которое более не в силах бороться за собственную жизнь, а лишь жалко цепляется обкусанными ногтями за скользкий холодный потолок мерзлой воды. Из плотно сомкнутых губ невольно высвобождаются маленькие пузырьки скромного запаса воздуха.
Ловко маневрируя в парализующей среде, передвигается, до сих пор не веря в происходящее, сведенный судорогой организм, надеясь встретить на пути своем открытую светлую прорубь.
Перед глазами тьма.
Нет ни малейшего проблеска света.
В теплой постели кудрявая девочка, засыпая, с обидой вспоминает почему-то не явившегося на ее пятилетие отца, так сильно одержимого зимней рыбалкой.



                                                                    .СЛАВНЫЙ БОДЛЕР.

Я рассматриваю портрет доброго, невозмутимого поэта.
Рукой малоизвестного в здешних краях художника был создан этот поистине восхитительный шедевр: чуб на сморщенном задумчивостью высоком лбу, изумительная манера построения упругих губ, маленькие, но необычайно мудрые строгие глаза, пушистый белый бант, причудливый вид сердитых впадинок на скулах, большой орлиный нос... Детали эти оживили в глазах моих безвременно усопшего Творца.
Я любуюсь Им и созерцаю тронувшие мою поэтичную душу пылинки горячего праха, намеренно возлегающие на вдохновленном изображении.
Я вижу каждую черточку своенравного и скептичного лица, любимого мной с особой щедростью, как предмет обладания наивысшего достоинства и чести, так часто предававших себя самих и светлый образ мысли мудреца.
Я стараюсь представить Его рядом с собой, хочу крепко пожать Его решительную руку...
Я навеки поселяю в своем скромном, но милосердном сознании пожизненно обожаемый, доблестный романтизм.
Я любуюсь Им и помню заветные Его слова.
Вот строки, которые взамен цветка впитавшего искренность любви и преданности, кладу я в руку тленной славы:

На плахе меркнущего света
Твой мир испепелился вмиг!
И там, в глуби давным-давно забытого
Живого, но безыдейного куплета
Он прахом лег на переплеты книг.

Здесь ты в объятии цепей,
Стянувших грудь красой, свободою манящей!
Ты Лжец и Самозванец!
Но Мудрец…
Гори со мной в Аду Пылающих Страстей,
На слезы горя обрекая
Свой дух уныния скорбящий!..


                                                                            .ПСИХОЗЫ.

Беспощадные осенние психозы одолели.
Уничтожьте меня, пока не поздно!
Убью!..
Как хотелось бы сейчас вскарабкаться на высокое дерево и завопить во всю глотку.
Настигли, погубили прожигающие струи жарким бредом, от солнца проклятого светом, ко мне пришедшие в холодной, липкой тьме. В моей нелепой тьме.
Вокруг все движется, проносится сквозь раздавленное бедой тело, зарывает в густой мох и заставляет трижды пережевывать смрадную глину, промокшую невидимой дрянью чьей-то серьезно надорванной психики.


                                                                      .ХОЛОДНЫЙ ДУХ.

В невообразимых недрах, где никогда не отогреется замерзшая вода, под тяжестью земного полотна хранится живой, но увы, невозможно ледяной дух всего самого прекрасного, что только может быть.
Дух тот не скорбит о светлом прошлом и вполне доволен своим существованием, однако, ярая нетерпеливость все же порою буйно требует былой свободы, наслаждаясь изредка, тем не менее, воспоминаниями о звуках бархатных нейлоновых струн.
Дух этот в цепи долговечного ожиданья. Он узник тоски, но и мой родной брат; я тоже слышу отзвуки струн и вижу отблески лиц. Я пытался построить еще один мир в глуби ветхих, но мудрых страниц... Уверяя себя в правоте, все тешу надеждами лесть! На седой от пыли гробнице своей уже тысячу лет исследую знаки и никак не могу их прочесть.


                                                                   .ЧЕРНАЯ ВОРОНА.

Объятье черной вороны настолько вульгарно!
Она обнимает беременную бесом девку, щекоча перьями сползающих мертвых крыльев ее бока и грудь...
Обезглавленная, она трепещет от негодования, а ноги сливаются с ветром неминуемого произвола.
Маленькие отростки выпячиваются через выдутый наружу пупок, волосяная дорожка от которого приведет любого мечтателя к темному, но мягкому пристанищу и навеки в нем похоронит.
Из обшарпанных сумерек выглядывает оснащенное безразличием лицо нетрезвого отца.
Тыесимужсотворивыйсие!


                                                                                 .ЗЕЛЬЕ.

Прекрасных дум, истом благоуханье - усопших стон загробный вновь зовет, и праведность богов хрустальных из душ венки внимательно плетет.
В венках тех, с каждым разом больше, встречаются обрывки снов, калеча разум ненасытно: - Страх - Покоренье - Смерть- Любовь - …
В тумане мертвенно бессильно в иную вечность канувших речей визжит мораль, во мгле витая над масками кровавых палачей!
Здесь, по темным рытвинам мечты, скатилась камнем вниз презрения слеза, чьей чистоты не замечаешь лишь один ты: должно быть, пред распятьем тебе выжгли углями глаза.
О Зелье! Удели и мне свое бесценное вниманье.



                                                                             .ТОШНОТА.

Непривычные сочетания прелестей происходят в один и тот же момент. Искрится в лунном свете облаченное в белый шелк, плотно усеянное неброскими родинками тело девушки, повернутой ко мне обнаженным задом, высоко задранным, с целью надежного совращения. Ноги широко расставлены, а нежное неощущаемое одеяние заброшенно на непорочные лопатки.
Влюбленные скрывают от редких прохожих в ночи страстный долгий поцелуй, и освещающий лишь половину скамейки скверно напыщенный фонарь не в силах дотянутся до них своим мерклым, жидким светом.
Заносящиеся снежными хлопьями, громко дебатируют непристойными выражениями герои трагичной поэмы, сжимая некогда работящими, измученными доселе пальцами бутыль дешевого вина. Их безнадежные физиономии прикрывает посиневшая кисть с вздувшимися гнилью венами, принадлежавшая ранее моей покорной, глубоко ненавистной музе.
Черная тень извращенца содрогается на кирпичной стене, а я, опустив на коленки голову, слышу часто повторяющийся эхом зов доброй матери, несущийся из приоткрытого окна всегда теплой квартиры:
«Тима! Пора домой!..»
А сердце сведено мукой, и глотку забил горький кровавый комок наступающей тошноты.


                                                              .БРЕДУЩИЕ В ТУМАНЕ.

Я могу видеть их лишь со спины.
Видит бог, они ужасны.
Их длинные, похожие на кривую металлическую проволоку, волосы – режут плотный нерассевающийся туман.
Кто-то находится ближе ко мне, и я даже могу наблюдать за амбициозной жестикуляцией, а от кого-то вдали виднеются только размытые очертания спины, плечей и крохотной головы.
Войдем мы все в туман тот жуткий, наполненный зловонным смогом, к которому всю жизнь во снах брели, когда для нас наступит час тревожный ненасытного лона земли.



                                                               .КРАСНЫЙ ПРОЛЕТАРИЙ.

В промышленном отделе знатной типографии сидели за станками пухлые милашки с вспотевшими животами, тиражируя в несчитанных количествах огромные портреты всегда молодого вождя. Фотография неизвестного ныне
П. А. Оцупа скоро займет престижное место в славных рамках на стенах комфортных подполий и квартир-малосемеек.
Задумчивый, но целеустремленный взор кумира всегда будет учить с младенчества выносливости и благой самоотверженности.
Я, пьяно шатаясь, бреду по аллее, любуясь толстым задом идущей впереди меня девушки, шпильки каблучков которой (цок-цццок-цццок-цок-цок), легонько выстукивают торжественные марши. Я ритмично подпеваю:
Ленин! Партия! Комсомол!
Ленин! Партия! Комсомол!
Ленин! Партия! Комсомол!
Ленин! Партия! Комсомол!
Ленин! Партия! Комсомол!


                                                                             .РЕАГЕНТ.

С непоколебимым намереньем несется на огромной скорости призрачный жидкий реагент по тонким лабиринтам кровеносных сосудов к осуществляемой мечте забытого творца.
Предпринятое настолько божественно, что даже малоподвижные губы невольно принимают форму отрицательного знака, а зрачки, подобно двум грубо заштрихованным окружностям понимают теперь глухую пустошь в таких красках, в каких она не виделась еще не одному живому существу.
Легкий, но заранее искаженный набросок блаженства на сытом лице отражает всесильную радость.
Непроизвольно прорывается самозабвенный стон.
Блаженные мурашки щекотно пробегают по чувственному кожному полотну праздного мальчишки, упершегося в древесную кору лбом, позабыв о строгости несправедливого запрета.
На могучих хребтах довольствия сексуальные звездочки исполняют эротичные танцы, а вокруг – иллюзорным эхом разливается душевная песня:

« Я жду, когда остынет кровь...
Когда в глазах блеснет луна...
Когда внезапно все исчезнет,
и станет частью безграничных
космических пространств и сна.»




                                                                  .БЛАЖЕННЫЙ ЛЕТЧИК.

Задрав кверху голову, я умиленно всматриваюсь в режущее зренье голубое небо, где несется, оставляя за собой плавно тающую белую полосу, маленький самолетик.
Глядя на него, я цвету душой, и не обращая никакого внимания на недоуменные взгляды прохожих, широко улыбаюсь...
Я помню это, лежа ночью на спине среди высоких сосен, рассматривая удивительное соцветие из ясных звезд.
Где-то там на леденящей душу высоте, все так же наслаждаясь жизнью, невидимо парит счастливый летчик, точно забываясь в блаженных грезах, надеюсь, любующийся маленькой сверкающей точкой моего огромного костра, артистично подбрасывающего яркие искорки ввысь черной ночной тьмы.


                                                                                .РУКИ.

Грубые, шершавые мужские руки, легко дрожа, нежно исследуют нагую плоть пламенной девицы.
Не скрывая восторга, сужаются и растягиваются умиротворенные зрачки. Великолепие блаженств - святая слабость непорочной Геры! Так мил и ясен лик нагой химеры, что источается от тел, сплетенных узами желаний, где страстный зов благих страданий истомой похоти судьбу навек согрел...
Любовь – отродье отвращенья! Любовь не мед, то ядовитый вех!
Так от чего мы наделяем ею тех, кто недостоин нашего презренья?!

                                                                              .МУХА.

Стайка озабоченных зловонием мух беспардонно усаживается на прилипший к волосатому мужскому животу половой член.
Их маленькие, но твердые хоботки умиленно собирают засохшее семя, а решетчатые глаза настороженно изучают происходящее вокруг.
Малейшая дрожь, и мухи резво разлетаются по сторонам. Одна же из них замешкавшись, почувствовала, как грубые толстые пальцы сдавили ее грудь. Она затарахтела крыльями, но все тщетно.
Муха ощутила, как больно и туго вгрызаются в ее хрупкую шею шершавые волокна плотно затягивающихся нитей. Она, жужжа, зарыдала и, дав тем самым особый знак увенчанному слюной натуралисту, стала с мучением испытывать, как по ее чутким мягким глазам медленно передвигается острие злосчастной бритвы.
Нити еще туже затянулись на шее, но жилистые крылья, наконец, почуяли волю:
Лети Муха И Прощайся Со Своей Бездумной Головой.


                                                  .СОЦИОЛОГИЯ КАК ТОЧНАЯ НАУКА.

Я просто вскипаю от негодования, когда дело касается одной из главенствующих в настоящее время наук, в частной особенности – ее статистической стороны.
Я презренно взираю на пафос умышленно изобретенного излишка пустозвона, воплощенного во всеразличных урбанистических разработках и иных способах воздействия против человеческих масс, как единого целого.
Можно без конца прищурившись глядеть на блядей, своей продажной опрометчивостью открывших путь к великой разгадке, ранее запертой на ржавый замок потаенного.
Можно на протяжении всей жизни любоваться кровавым винегретом, вызывающим неудержимое слюнотечение, ингредиенты которого – потроха умершей насильственной смертью старухи, едва забившееся сердце нововылупленного цыпленка и, главное, ворох пожухлой светской литературы.
Можно бесконечно глядеть на то, как смешно покидают вместилище свое твердые какашки религиозно подкованной школьницы.
Надеюсь, ты поймешь меня, наука!..


                                                                                .ОТРАВА.

..как в гнили тонут небеса твоих отчаянных стараний, как скользко катится слеза по дну глазничных знаний, как отворяют вещий путь надежда снов и ярость, что восхваляют жизни суть (тиши былую радость), уходят, будто призраки во мглу - порывы тяжкой неприязни и строят там прочнейшую тюрьму, где Я, томимый любопытством, гляжу из тьмы во тьму, взывая к скорой казни.
Осядут вдруг на дне бокала все яды, что нам льстили!
Утонут в трупной жиже бога, бегущего от гнили.


                                                                               .ШЛЮХИ.

Я попал в немыслимую ситуацию: посреди дороги с односторонним движением на меня с обеих сторон неслись автомобили, за рулями которых сидели совершенно невменяемые водители. Я разинул рот в испуге и замер, ожидая скорой кончины.
На тротуаре, пронзая едким взглядом, сидели, любуясь мной, две пожилые напудренные потаскухи, покусывая совращающие, сексуально растресканные, обветренные губы.
(и откуда только взялось это огорченье)
Я прелюбодейно раскраснелся и почувствовал приятную тяжесть облегченья.



                                                                           .ПЬЯНЫЙ ПОЭТ.

Вошел в пустую комнату - коробку.
Сел на невидимый низкий стул без спинки и потянулся.
Ловко выдернул из-под кафтана крохотный пузырек.
Смочил сухие губы языком, одетым в белоснежный рваный налет.
Прислонился кончиком носа к горлышку и громко втянул внутрь себя благие пары.
Прикрыл усталые глаза.
Сухо прокашлялся.
Опустошил пузырек.
Фантастика!

Я знаю, что Тебе необходимо! Развлечься! Пустить тело в пляс!
И разорвав молвы упрек незримый, все стопорящий внутри нас, забыть на время обо всех невзгодах!
Остынь! Скинь жаркий уголь нравов с гордо вскинутых плечей!
Забудь палящий смрад бессонных и мучительных ночей! Забудь обо всем, что роднит Тебя с тоской!
Тебе желаю навсегда таким остаться, как и прежде: Твой разум – ключ к былым годам и к светлой, но, как кажется порою, совсем несбыточной надежде…
Собой останься и, когда с косой заточенной не зря придет незваная Лихая Дама и отведет в безмерные края, где ждет презренная всегда сырая яма...
Но не на миг не забывай: в каких благих краях не пребывал бы ты сейчас, Мечтатель, в тиши ночной иль в праздный гул - не дремлет никогда ПРЕДАТЕЛЬ!




                                                                                .РОДЫ.

Вот адские муки зеркально отражены на моей засыхающей роговице.
Женское лицо искажается болью и рвется на куски.
На старческой голове уже просочились сквозь эпидермис готовые вот-вот лопнуть, вздутые кровяные сосуды.
Губы сплющены рядом гнусно заостренных зубов, а живот пронзают тысячи дикообразных спиц.
Чадо хватается недоразвитыми пальцами за половые губы родителя и, жадно чавкая, поедает их, а упокоенье так безгранично...


                                                                                .ТОННЕЛИ.

Мрачные тоннели катакомб, выложенные белым, слепя отражающим свет гаснущего фонарика кафелем, уносят растленное сознанье в неизведанные просторы сонного мирозданья.
Я смотрю на тебя, но вижу лишь тень. Это не ты! А то, что осталось после тебя: глаза, словно двери забытой избы, осевшие брови, гниль на устах...
Тебя не страшит безбожная вера, забытая годами, но обретшая призвание вновь - давно растоптанной надежды похабством проклятая кровь, чей радостный напев шумит так сладко и жестоко: «иди ко мне своей дорогой, извивы лабиринтов одолев».
А я под стук агрессивного барабана сердечной мышцы хочу, наполнится восторгом от созданья тесных уз, иль, напротив, забыться скитальческим одиночеством в хвойном душистом лесу, битком наполненном кровожадными, но ностальгически радующими душу назойливым гуденьем, насекомыми.
Я б щедро вскармливал их молодь, но и щадил стариков.
А ядовитое солнце расплывается в залитых слезами счастья глазах красой отрешенною своей, неописуемо сияя.
Вот все, чего от жизни ждет душа поэта в прощальный миг последнего рассвета!..
Я буду видеть эту картину, когда, не прося разрешенья, понесут неведомо куда однажды вновь меня далекие тоннели.



                                                                      .ЖИВУЩИЕ В ПНЕ. 

В трухлявом пне живет, киша, несметная рать странных существ.
Внешне они чем-то напоминают древнейших предков человека, однако, долгие тысячелетия регресса превратили их в тошнотворно безобразных кровожадных и совершенно беспощадных отродий: их длинные головы яйцевидной формы лишены всякого волосяного покрова... кончики их носов касаются подбородка... их ушные раковины сплюснуты и гадко заострены... их треугольные глазницы светятся фосфором и не содержат глазного яблока, а волнистые прорези безгубого (губы самолично съедаются еще на стадии эмбриона) рта могут довести до инфаркта в мгновенье даже самых бесстрашных и отважных представителей людского сообщества.
Их полчища выходят по ночам и пугают до смерти больных, пожилых людей, вызывают тяжелейшие обострения в психике как душевнобольных, так и вполне здоровых индивидуумов, проникают, пользуясь гробовой тишью в жилые дома, и оставляют после себя все самое чудовищное и невыносимо гадкое. Последнее, кстати, является результатом длительного голодания.


                                                                  .ОСЕННИЕ ЭСКИЗЫ.

В душном помещении богомерзкий священник напряженно изрыгал отпевающие скороговорки над очередным счастливчиком.
Покойный всю жизнь был исключительным энтузиастом, им же сохранился и до самой последней минуты: он принял в дождливую погоду смертельную дозировку опиума, разрезал до костей запястья рук острым ножом, а затем с разбега плюхнулся в горячую воду, крепко держа при этом окровавленными пальцами подключенный к сети электроприбор.
В это же время взлохмаченный северным пронзающим ветром бродил я, не скрывая отчаянья, по одетому в золото парку, набивая пустые карманы спрессованными пачками из пожухлых листьев. На душе было и тяжко и легко одновременно. Я всю жизнь питал отвращенье ко всякой гордости побед и восхвалял лишь злую осень: осень Страхов, осень Бед.
Она безжалостно взрывает моей надежды острова, но больно разум утешает в красе умершая листва!..


                                                          .НЕПОСЛУШНЫЙ ПОЗВОНОК.

Не подчиняясь усилиям воли высокого человека, болтает то вверх, то вниз смещенный хрящик шейного позвонка огуречнообразную голову.
Идет по улице города человек, соглашающийся поневоле с каждым изречением.
Сорванцы просто млеют от издевок. Они задают ему вульгарные вопросы личностного характера, каждый из которых заканчивается стандартным «Да???», и, получая в ответ одобрительное кивание, ломаются пополам от смеха.
Они безжалостно и громко оскорбляют его на виду у прохожих, но едва ли кто-нибудь посмеет их остановить.
Человек же ведет себя сдержано и исключительно интеллигентно. Но, к сожалению, он не может противостоять собственной анатомии и продолжает со всем соглашаться.
Так его и прозвали – «Да».
«Эй, Да! А ты чего это со всем соглашаешься? Тебя что, часто в задницу имеют?»
Кивок.
«А может тебе просто еще ни одна баба не дала?»
Еще кивок.
« Гы... Да мы знаем, ты просто дистрофик!»
И снова кивок.
Взрыв хохота за спиной.
Горький плачь собственной жалости.
Еще тысяча оскорблений, поражающих своей низостью и хамством.
Сдержанное молчание и неудавшаяся попытка отвлечься.
Человек сворачивает в маленький уютный дворик и скрывается в одном из жилых домов.
Быть может, там его ждет волшебная «Нет»?!




                                                                           .МОНСТР.

Сквозь меня медленно проехала детская коляска.
В коляске сидело нечто такое, что я постыдился бы называть человеческим ребенком, а уж тем более отнести к одному из полов. Условимся: я буду называть это нерадивое созданье «оно», либо просто монстром.
Оно было чем-то схоже с изуродованной огромной куклой: беспалые кисти, многоугольной формы череп, бледно облегаемый натянутой восковой кожицей, редко усеянной рыжими волосинками. Лоб сего монстра был сморщен, а разинутые глаза, точно не имея радужной оболочки, зияли двумя черными пуговицами. Ртом служило небрежно вырезанное отверстие, лишенное губ и зубов, беспрерывно лепечущее вопреки всему (если вслушаться) вполне членораздельные слова. Нос монстра имел вид красного треугольника, а ноздри были расплющены по щекам.
Уродливое создание закашлялось, и заботливая мать, явно находящаяся в состоянии наркотического опьянения, любезно протянула пустышку.
Именно этот монстр и возбудил во мне одним своим видом - длительный отказ от питания, маниакальную депрессию, а так же чрезмерное злоупотребленье спиртным, которое, как оказалось, все же помогло прервать затянувшуюся, кошмарную литургию.



                                                                       .ВДОВА ОТЧАЯНЬЯ.

Мудрец знатный говаривал, что все проходит.
Жена Отчаянья, красотка, наконец радостно прощается с судьбоносным супругом. Она полна энергии и воли! Она счастливо улыбается и громко смеется, не подозревая, к сожалению, что замуж ей придется выйти еще не раз и за куда более опасных негодяев.
Но я хорошо помню Тебя и могу многое предугадать,

Античный страх Мой соткан Ядом!..
Любовью искренней Сирен порочным кладом
Елей отвратный уст твоих в мой сон излит.
Коснувшись разума больного,
Слепая похоть Вечности позволила воздать
Агонию греха и страсть, коими взор навеки скрыт
Небрежностью зловещей: в нем мгла одна и безрассудный стыд!..
Душой колоколов стальных
Размыты слезы призрачного света,
А Ты, скользящим лучиком надежд былых -
во Тьме Эпох, как ясным днем, согрета!..

© Публикации:
Издательство «АндерГраунд» 2005